Трудно перечесть многих сторонников неискаженного христианства и борцов за верное понимание Иисуса Христа, ибо большое количество их за свои убеждения были сожжены в кострах и погибли на дыбах и виселицах. Но если рассматривать Западную цивилизацию, то только к концу 19-го века стали видны проблёски истины, которые были закономерным результатом эволюции европейской философии.
И это был результат раздумий последнего великого мыслителя Запада Фридриха Ницше (1844–1900гг.), – в Европе это назвали “бунтарство”. “Своей смертью Иисус подтвердил блаженство своей жизненной практики: этот “Благовестник” умер, как жил: не ради “искупления людей”, но для того, чтобы показать, как нужно жить” – объяснял Ф.Ницше.
Призыв Ницше к людям – уподобиться Иисусу Христу, обратить внимание на Его образ, на его жизнь, а не на смерть, уподобиться в жизни духовному образу Иисуса Христа, стремиться быть похожим на Иисуса Христа прозвучал в бурно развивающейся материально капиталистической Европе странно, неуместно, несвоевременно, не кстати. Поэтому сатанисты в Европе быстро нейтрализовали учение Фридриха Ницше – его призыв следовать Христу, к духовному развитию, быть похожим в жизни на Христа – объявили стремлением к сверхчеловеку, стремлением стать сверхчеловеком и придали всему этому крайне негативный оттенок, оттенок люциферства, а затем и откровенно фашистский, и таким образом окончательно измазали дерьмом верные выводы Ницше и одновременно совершенно логичные и закономерные конечные результаты прогресса, эволюции всей западноевропейской философии.
И только некоторые глубокие выводы Ф.Ницше по поводу сознания и подсознания были использованы и легли в основу психологии Фрейда и Юнга. К похожим выводам пришёл и выдающийся немецкий мыслитель Евгений Дюринг.
Современник Ницше выдающийся русский мыслитель Владимир Соловьёв (1853–1900 гг.) перехватил пальму мирового первенства в философии и теологии, вывел русскую философию на самый высокий мировой уровень, и в XX веке выдающиеся русские мыслители эту пальму лидерства не отдавали.
Однажды Владимир Соловьёв ещё в молодом возрасте – в 9 лет будучи в церкви перед образом Курской Божией Матери почувствовал необыкновенное восхищение души – “сиянье Божества” когда:
“Всё в лазури сегодня явилось
Предо мною царица моя, –
Сердце сладким восторгом забилось,
И в лучах восходящего дня
Тихим светом душа засветилась…”
Всю свою жизнь Соловьёв посвятил богопознанию, и страстно желал опять встретить знакомую ему “Софию”, эту Мировую Душу, Интеллигенцию Мира.
Второй раз он испытал опыт приобщения к божественному прекрасному, – когда после защиты магистерской диссертации (1874 г.) он уехал в с научными целями в Англию и работал погруженный в глубокие раздумья в лондонском Британском музее (1875 г.).
Долго просиживал он в поисках знаний в библиотеках европейских столиц и даже – “Смутная грёза привела меня на берега Нила. Здесь, в колыбели истории, я думаю найти какую-нибудь нить, которая через развалины и могилы настоящего, связала бы первоначальную жизнь человечества с новой жизнью…”. Но – “Пищи себе в Египте не нашёл никакой, а потому через восемь дней и уезжаю отсюда в Италию…” – писал он в письме своей матушке.
Раздумывая о Мире у себя в России, Соловьёв нашёл больше истин, чем в Египте, Италии и Англии. В.Соловьёв, вопреки, модным в его время лозунгам французских революций и марксизма о равенстве, братстве и свободе адекватно оценил действительность, проблему вечного несовершенства человечества:
“Свободное же подчинение каждого всем, очевидно, возможно только тогда, когда все эти сами подчинены нравственному безусловному началу, по отношению к которому они равны между собою, как все конечные величины равны по отношению к бесконечности.
Но по природе люди не равны между собою, так как обладают неодинаковыми силами, вследствие же неравенства сил они необходимо оказываются в насильственном подчинении друг у друга, следовательно по природе они не свободны, наконец по природе люди чужды и враждебны друг другу, природное человечество никак не представляет собою братства”.
И с этой позиции В.Соловьёв объяснил смысл, суть явления человечеству Иисуса Христа:
“Воплощение Божественного Логоса в лице Иисуса Христа есть явление нового духовного человека, второго Адама… Таким образом, понятие духовного человека предполагает одну богочеловеческую личность, совмещающую в себе два естества и обладающую двумя волями.
Первобытное непосредственное единство двух начал в человеке – единство, представляемое первым Адамом в его райском состоянии его невиновности и нарушенное в грехопадении, – не могло быть просто восстановлено. Новое единство уже не может быть непосредственным, невиновностью: оно должно быть достигнутым, оно может быть только результатом свободного дела, подвига…
Человек является естественным посредником между Богом и материальным бытием, проводником Всеединящего Божественного начала в стихийную множественность – устроителем и организатором Вселенной…
Итак, София есть идеальное, совершенное человечество, вечно заключающееся в цельном Божественном существе, или Христе”.
Это идеальное совершенное человечество, к которому должно вечно стремится реальное человечество – Соловьёв назвал Богочеловечеством по примеру Иисуса Христа, который есть Богочеловек, идеальный образец духовного человека.
Современный исследователь творчества В.Соловьёва Виктор Брачев верно понял посыл В.Соловьёва человечеству:
“Как мыслитель В.С.Соловьёв исповедовал теорию Богочеловечества, согласно которой человек как соработник Божий должен самым активным образом участвовать в так и не закончившемся ещё до конца процесс сотворения мира”.
После В. Соловьёва к таким же выводам после долгих раздумий и экспериментов над собой пришёл великий русский мыслитель Лев Николаевич Толстой, позиция которого была продемонстрирована в предыдущей главе.
Затем эту же тему обдумывал выдающийся русский мыслитель Владимир Шмаков, погибший в годы “революционного” кровавого захвата России. Объяснение у В.Шмакова было следующим: греки метались в решении этой проблемы, более склонялись к Аполлону и в борьбе с Дионисом у них возник образ страдающего героя – Прометей, Геракл, Одиссей, царь Эдип. Греки страдают и сопереживают вместе со своими героями. Абстрактная идея судьбы – рок витает над ними. Бог и человек разделены пропастью – и в этом весь узел греческих трагедий. Греки выстрадали трагедию, но её не преодолели, проблему не решили.
Римляне уже не хотели страдать и сопереживать абстрактно, как греки, они приземляют проблему и хотят решить её реально в жизни, подобно Богам. У них преобладает Дионис. Римляне опустили решение этой трагической проблемы не внутрь себя, в личность, а совсем рядом – в зрелища, в войны, в вакханалии. Они принимают участие в самом процессе кипения этой проблемы как непосредственные участники.
У греков страдали абстрактные герои, а сами греки сострадали и сопереживали им. У римлян страдают реально в зрелищах реальные люди – преступники, гладиаторы, просто рабы, христиане, а римляне вместе с ними также сострадают и сопереживают.
Но это не внутреннее решение проблемы, это её вывод наружу в зрелища и в вакханалии. Римляне непосредственно проблему демонстрируют, отображают, но не решают. Боги рядом с человеком, они определяют конкретные людские процессы, без человека решают его судьбу, римлянин – зритель.
“Христос соединил два великих начала в конкретном Образе. Пропасть между Богом и человеком перестала существовать. Победно восходящий герой (человек) и нисходящий Бог объединились в его Бого-Человечестве, как в конкретном всеобъемлющем Символе”, – писал В.Шмаков, который с другой стороны пришёл к тому же, к чему пришёл В. Соловьёв.
После В.Соловьёва, Л.Толстого и В.Шмакова ту же позицию занимал и выдающийся русский мыслитель Николай Бердяев (1874–1948 гг.):
“В религии Духа, в религии свободы, всё представляется в новом свете: не будет авторитета и не будет возмездия; окончательно исчезнет кошмар судебного понимания Христианства и вечного ада. В основе будет не суд и возмездие, а творческое развитие и преображение, богоуподобление”.
Стоит отметить общечеловеческий аспект сути явления Иисуса Христа – если человек любой национальности, любого вероисповедания: от мусульманина до буддиста ставит перед собой задачу духовного совершенства и совершает добрые дела, то он уподобляется в какой-то мере Иисусу Христу, и в этом смысле является по своей сути христианином, даже не осознавая этого. На самом деле – добродетель, жертвенность ради других, добродетельные и самоотверженные люди – существовали и до рождения Христа, и во всех народах и религиях, поэтому приписывать всё это сугубо христианам в корне неверно.
Вот от слов и от фиксации правильных истин о Христе, о совершенстве и богоуподоблении людей, к реальному духовному совершенству и богоуподоблению по примеру Иисуса решил подтолкнуть людей выдающийся русский мыслитель Иван Ильин (1883–1954 гг.). Для динамики, для начала движения Ильин должен был преодолеть довольно сложную проблему – философскую ошибку Л.Н. Толстого.
Ещё до Льва Толстого Владимир Соловьёв много думал о том, как извилисто и коварно пробегает граница добра и зла в человеке и среди людей; В.Соловьёв:
“Преодолев это искушение плоти, Сын человеческий получает власть над всякой плотью. Во-вторых, свободному от материальных побуждений Богочеловеку представляется новое искушение – …подпасть греху ума-гордости (как орудия самоутверждения своей человеческой личности).
В-третьих,… Рабство плоти и гордость ума устранены: человеческая воля находится на высокой нравственной степени, сознаёт себя выше всей остальной твари; во имя этой своей нравственной высоты человек может хотеть владычества над миром, чтобы вести мир к совершенству; но мир во зле лежит и добровольно не покорится нравственному превосходству, – и так нужно принудить его к покорности, нужно употребить свою божественную силу как насилие для подчинения мира.
Но такое употребление насилия, то есть зла для целей блага, было бы признанием, что благо само по себе не имеет силы, что зло сильнее его, – это было бы поклонение тому началу зла, которое владычествует над миром”.
Вот и Лев Николаевич Толстой боялся, что когда со злом будут бороться другим злом, то от этого суммарное в мире зло будет только умножаться и Сатана радоваться, поэтому чтобы зло не увеличивать, а уменьшать – он пропагандировал смиренный пацифистский принцип: “ударили тебя по щеке – не отвечай, пусть ударят и по второй”.
А теперь познакомьтесь с противоположным мнением, вдумайтесь в убедительную логику Ивана Ильина:
“Человек гибнет не только тогда, когда он беднеет, голодает, страдает и умирает, а тогда, когда он слабеет духом и разлагается нравственно и религиозно.., не тогда, когда ему трудно жить или невозможно поддерживать своё существование, а тогда, когда он живёт унизительно и умирает позорно…”,
“Производилось неверное межевание добра и зла: герои относились к злодеям, натуры безвольные, робкие, ипохондрические, патриотически-мертвенные, противогражданственные – превозносились как добродетельные;… несогласные и непокорные объявлялись людьми порочными, подкупными, своекорыстными, лицемерами.
Вся сила личного дара вождя и вся фанатическая ограниченность его последователей (учеников-“апостолов”) обращалась на то, чтобы навязать другим собственную ошибку и распространить в душах собственное заблуждение.
И, естественно, учение, узаконивающее слабость, возвеличивающее эгоцентризм, потакающее безволию, снимающее с души общественные и гражданские обязанности и, что гораздо больше, трагическое бремя мироздания, – должно было иметь успех среди людей, особенно неумных, безвольных, малообразованных и склонных к упрощающему, наивно-идиллистическому мировоззрению.
Так случилось это, что учение графа Л.Н.Толстого и его последователей привлекло к себе слабых и простодушных людей и, придавая себе ложную видимость согласия с духом Христова учения, отравляло русскую религиозную и политическую культуру. Русская философия должна вскрыть всё это… В этом её религиозное, научное и патриотическое призвание: помочь слабым увидеть и окрепнуть, а сильным удостовериться и умудриться…”.
И. Ильин:
“Понятно, что если бы зло совсем не обладало агрессивною тенденциею и не изливалось во внешних поступках, то сопротивление ему посредством физического пресечения было бы не нужно и не возможно. Именно агрессивность зла и необходимость для него изливаться во внешних поступках делают необходимым и противонаступление на него…
Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и своё место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою?..
В самом деле, что означало бы “непротивление” в смысле отсутствия всякого сопротивления? Это означало бы приятие зла: допущение его в себя и предоставление ему свободы, объёма и власти. Если при таких условиях восстание зла произошло, а не сопротивление продолжалось, то это означало бы подчинение ему, самопредание ему, участие в нём и, наконец, превращение себя в его орудие, в его орган, в его рассадник – наслаждение им и поглощение им. Это было бы добровольное самозаражение и саморастление, это было бы в конце – активное распространение заразы среди других людей и вовлечение их в самопогибель…
Мало того, пока живо в душе неодобрение или хотя бы смутное отвращение, до тех пор человек ещё сопротивляется… и, даже поддаваясь отчасти, корит себя за это, собирается с духом, негодует на себя, отвращается от него и очищается в покаянии, даже захлёбываясь, сопротивляется и не тонет. Но именно поэтому полное отсутствие всякого сопротивления, и внешнего и внутреннего, требует, чтобы прекратилось осуждение, чтобы стихло порицание, чтобы возобладало одобрение зла. Поэтому несопротивляющийся злу рано или поздно приходит к необходимости уверить себя, что зло – не совсем плохо и не так уж безусловно есть зло, что в нём есть положительные черты…
Таков духовный закон: несопротивляющийся злу поглощается им и становится одержимым. Ибо “зло” – не пустое слово, не отвлечённое понятие, не логическая возможность и не “результат субъективной оценки”.
Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас, как бы некоторое живущее внас страстное тяготение к разнузданию зверя, тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти…
Встречая отказы и запреты, наталкиваясь на стойкие пресечения, поддерживающие духовные и моральные грани личного и общественного бытия, оно стремится просочиться сквозь эти препоны, усыпить бдительность совести и правосознания, ослабить силу стыда и отвращения, принять приемлемое обличие…”.
И. Ильин:
“Но в соучастии зла остаётся повинен всякий, кто не положил всю свою личную силу на активное пресечение злодеяния. Всякий отвернувшийся, убоявшийся, поберегший себя, не вмешавшийся… – несёт на себе вину духовного соучастия… Такому “хороняке” остаётся только два исхода: или почувствовать презрение к самому себе и почерпнуть в нём мужество для решительной борьбы в будущем, или же вступить на успокоительный путь обеления зла…
Таким образом, каждое внешнее злодеяние является как бы испытанием или пробным камнем для всех…
Для того, чтобы вести верное сопротивление злу, необходимо всё время иметь в виду все четыре основных свойства его: единство, агрессивность, лукавство и многообразие…”.
Иван Ильин прекрасно понимал, что существуют крайности и “перегибы” в любом человеческом деле, которые многое перечёркивают и приводят к обратному эффекту, поэтому он предупреждал: “Увлекая и ожесточая человеческие души, пресечение начинает терять над собою настоящую духовную почву. Оно незаметно начинает переоцениваться самими пресекающими и приобретает в их глазах значение главного, самодовлеющего, обычного и чуть ли не исключительного средства борьбы со злом…
Необходима большая сила видения, мудрости и воли для того, чтобы вовремя положить конец преобладанию этого способа борьбы…”.
И. Ильин:
“Всё многое множество людей, не выработавших в себе волевого характера, не имеющих ни “царя в голове”, ни властвующих святынь в сердце, доказывает каждым своим поступком свою неспособность к самоуправлению и свою потребность в социальном воспитании. И трагедия тех, кто бежит от этой задачи, состоит в том, что она остаётся для них неизбывной…”. (Тема социального воспитания – самая страшная для бесчинствующих демократов – Р.К.).
В принципе требование к самостоятельности в мышлении и в осознанных нравственных поступках, то есть самоуправлении, – это требование Иисуса Христа, всей Его философии. А Иван Ильин старается раскрыть это подробнее:
“Законы обладают вначале силою психического понуждения… Задача общественно-организованного психического понуждения сводится к укреплению и исправлению духовного самозаставления человека…
Насильник нападает, пресекающий отражает. Насильник требует покорности самому себе, понудитель требует повиновения духу и его законам. Насильник презирает духовное начало в человеке, понудитель чтит его и обороняет. Насильник своекорыстно ненавистничает, пресекающий движим не злобою и не жадностью, а справедливым предметным гневом”.
И. Ильин:
“Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов самого человека… Христос никогда не призывал любить врагов Божьих…”.
Иван Ильин:
“Дело правителя требует не только мудрости, верности, справедливости и твёрдой воли, но ещё и скрытности, изворотливости и умения бороться с врагами народа. Дело воина требует не только преданности, чувства чести, самообладания и храбрости, но ещё и способности к убийству, к военному коварству и беспощадности. Плохо, если у правителя и у воина не окажется необходимых отрицательных свойств, но гораздо хуже, если в их душах исчезнут необходимые положительные качества”.
Не сложно представить – как после таких слов завопят демократы. Эти лицемеры бесконечно болтают о гуманности, о свободе и правах человека, а в эпоху их правления наёмный убийца – “киллер” стал символом эпохи, общества и его идеологии, и жертв не счесть…
И. Ильин:
“Всякая государственная власть должна работать над воспитанием в гражданах такого автономного правосознания, ибо оно составляет живую основу всякого государства вообще, источник его силы, залог его несокрушимости…
Воспитание в народе такого правосознания есть единственный путь к свободе и автономии. Народ, доросший до него, будет иметь автономного гражданина, и автономную власть, и могучую армию. Гражданин с автономным правосознанием не нуждается в принуждении, ибо ему достаточно ощутить голос права для того, чтобы осуществить должное как единственно для него возможное без принуждений и насилия, без распрей и судебной тяжбы…
Человек, обладающий зрелым правосознанием, совершает те правовые акты, которые хочет, но хочет он совершить только те, которые соответствуют цели права и праву. его действия настолько же верны цели права, насколько они верны его собственной воле…
Духовное возрастание народа есть единственный путь к политической свободе, и всякий другой путь создаёт только пустую и опасную видимость. Политика есть социальная форма духовной жизни… Отсюда глубочайшая связь политики с религией, этикой, искусством, наукой и философией народа. Эта связь всегда является вернейшей гарантией того, что безбожная и безнравственная, беспредметная политика обречена на крушение, как бы ни казалась она порою “утончённой” и “хитроумной”, “самоотверженной” и “народолюбивой””.
И. Ильин:
“Самоуправление совсем не сводится к тому, что процесс политического расслоения, выделяющий особые органы власти, прекращается или сводится к минимуму…
Самоуправление совсем не исключает того, что одни решают вместо других, за других и для других: ибо оно есть по существу своему не система внешнего порядка и внешних действий, но внутренний духовный строй индивидуальных правосознаний и особая связь между ними”.
И. Ильин:
“Настоящая религиозность требует духовной свободы и питается ею; она осуществляет естественное право человека, дорожит этим правом и потому выращивает в душе естественное правосознание. Подлинная жажда богопознания пробуждает в душе человека волю к духовной автономии, а эта воля есть уже воля к естественному праву. Вот почему подлинная религиозность может отрицать известное правовое содержание или известный способ правовой организации, но не может отрицать самое право в его принципе, не впадая в недоразумение.
Право есть необходимая форма духовного бытия человека, а религиозное бытиё есть бытие духовное; поэтому вне права не может быть и религии”.
В 2005 г. с экранов телевизоров талантливый еврейский политтехнолог Владимир Соловьёв с возмущением вопрошал, играя на публику: “Почему всё Ильин, да Ильин?!”. В этом вопрошании ярко подспудно звучало – “Да кто он такой этот И.Ильин – чтобы о нём вспоминать и его цитировать?”
Прочитав эту главу, многие читатели будут иметь минимальное представление о великом русском изгнаннике, мыслителе Иване Ильине.
В России только после крушения СССР, в начале 90-х годов XX века, столкнувшись в жизни непосредственно с демократией, и управлением демократов, граждане стали понимать – что такое демократия, как она реально выглядит в жизни и как сказывается на их судьбах. А поскольку Иван Ильин, после изгнания из России в 1922 г., жил постоянно на Западе, то он намного раньше разобрался в демократии:
“Недемократ должен знать и помнить, что законы чести, порядочности, права и свободы в применении к нему будут истолкованы в самом превратном для него вредном смысле; что демократическая инквизиция всегда будет требовать „гуманности”… На свете существует и сплочённо работает демократическая инквизиция. И чем она настойчивее и активнее, тем больше жертв, мук и крови потребуется в будущем для того, чтобы люди отрезвились и образумились от этого демагогического угара…”.
В актуальности этого вида зла мы смогли убедиться после “перестройки” на своём трагическом опыте.
Стоит отметить ещё одного русского мыслителя – Николая Фёдоровича Фёдорова (1829-1903 г.). Он почти тридцать лет проработал в библиотеке и хорошо изучил достижения многих философов и учёных, и как положено классическому религиозному философу, соблюдал очень строгую аскезу.
В духе тогдашних научных исследований и бурного обсуждения учения Дарвина он обратил внимание на “цефализацию” мозга, – на последовательное эволюционное усложнение и усовершенствование нервной системы головного мозга. И в этом ракурсе он надеялся, что прогресс Природы в лице человека в этом направлении будет продолжаться, и люди станут более умные, более совершенные и их возможности возрастут. Для него образцом такого совершенного человека с “сверхвозможностями” был Иисус Христос, и обнадёживало высказывание Иисуса Христа:
“Дела, которые творю Я, и он (верующий человек) сотворит, и больше сих сотворит”.
Обращая внимание на этом потенциале человека и человечества, я закончу эту главу.
Интересно, что на протяжении XX века взгляды великих русских мыслителей: В. Соловьёва, Л.Толстого, Н. Бердяева, И. Ильина и даже Иоанна Кронштадтского и Павла Флоренского подвергались критике руководством православной церкви. Имена этих многочисленных критиков от простых священников до служителей высокого сана история и не сохранила, а имена великих русских мыслителей остались.
И сегодня какой-либо священник, или любой “свободный” человек, а в особенности современный российский интеллигент, который никогда глубоко не вникал ни в вопросы истории, ни в вопросы философии, ни в вопросы теологии, но очень недоверчиво или критически относится к главам этой части книги – уверенно думает, что он умнее величайших мыслителей человечества: Ф.Ницше, В. Соловьёва, Л. Толстого, И. Ильина, Иоанна Кронштадтского, Павла Флоренского…
Какому-то молодому человеку может показаться, что мы занимаемся чем-то очень далёким и оторванным от сегодняшней реальной жизни – мы рассматриваем исторический момент двухтысячелетней давности, конфликтную ситуацию среди евреев в древнем Риме, занимаемся вроде бы абстрактными философскими и теологическими рассуждениями. Но после прочтения этой части книги, уверен, многие поняли – каков этот Мир, как он устроен; поняли – что приходится в этом Мире обязательно выбирать, и даже бороться. Изучив эту часть книги, многие читатели поймут причины многих исторических событий.