Интересно же – как справился с такой непростой ситуацией Николай II, который оказался между двух фронтов: с одной стороны гибель солдат и моряков в войне с Японией, а с другой стороны в террористической войне на улицах городов гибли его лучшие руководящие кадры: министры, генералы, губернаторы. Плюс к этому оставались “наследственные” проблемы власти, связанные с еврейским сообществом: от положения в сельском хозяйстве и до проблем с воинским призывом.
Например, по данным генерала А. Н. Куропаткина:
“В 1904 году число не явившихся к призыву евреев увеличилось вдвое против 1903 года. Призвано было 66 000 евреев; не явилось без уважительных причин свыше 20 000. На каждую тысячу призываемых недобор был – свыше 300 человек, в то время как недобор среди русского племени составил на 1000 человек – всего 2 человека. Да и те евреи, которые были призваны из запаса, массами бежали с пути на театр военных действий”.
В этом сложнейшем для страны положении Николаю II не позавидуешь, тем более, зная его нерешительную мелкую личность. Забастовки, демонстрации, погромы, убийства, – теперь ему было не до бревен в корейских лесах. С японцами ему пришлось подписать позорный договор о капитуляции, таким образом, одним фронтом стало меньше. Был ещё один минус прошедшей войны – страна из-за этой глупости императора сильно обнищала. То, что не унесла за границу конвертация российского рубля, то забрала война. Витте пришлось искать по миру деньги, а у кого были деньги известно. Денег ему долго не давали, но затем Англия дала денежный займ на кабальных условиях, в результате которого Россия фактически попала в зависимость от Англии на долгие годы и вынуждена была не только работать на выплату огромных процентов, но и быть её политическим союзником, что и во многом предопределило участие России в Первой мировой войне и выход из неё.
При этом Николай II здорово запутался, ибо умудрился подписать летом 1905 года (в Бьёрках) политический договор с германским императором. То есть, в случае конфликта между Англией и Германией Россия попадала в щекотливую ситуацию. Но ситуация и так была щекотливой, ибо ещё ранее был подписан договор о военной помощи между Россией и Францией, а в это время разгорался конфликт Германии и Франции из-за Марокко, который некоторым образом даже помог России.
“Совершая круиз по Средиземному морю, германский кайзер Вильгельм II сошел на берег в Марокко, французской полуколонии, и сделал ряд громких заявлений. Указал, что считает Марокко суверенным государством, что готов всеми силами поддержать этот суверенитет, и требует предоставить Германии такие же права в этой стране, какие имеют французы. Вот тут уж перепугалось правительство Франции.
Стало ясно, что дело не только и не столько в Марокко. Что кайзер ищет предлог для войны, в которой Франция без помощи России обречена быть раздавленной. Обеспокоилась и Англия… И державы, только что дружно валившие Россию, начали быстренько менять отношении к ней”, – отметил в своём исследовании В. Шамбаров.
И в результате этого помощь западных стран террористам в России стала скромнее.
В ответ на забастовки и еврейские погромы в Польше Николай II ввёл там военное положение. На этом его воинственность закончилась, и он стал медленно отступать. Вначале он решил, что если обнадёжить недовольных и объявить о главной уступке, то всё утихомирится. И 6 августа 1905 года он подписал манифест о создании Государственной Думы. Это была его первая уступка. Но произошло обратное – волнения только усилились, его враги поняли, что император уступил, значит – он поддаётся давлению, – и они усилили давление.
Николай II почему-то ошибочно увидел движущую силу беспорядков в стране в студентах и ошибочно думал, что если им дать полную свободу, то они тут же успокоятся и будут учиться на благо Родины.
Исходя из этого 27 августа 1905 года он объявил о предоставлении полной административной автономности высших учебных заведений и их территорий. Несмышлёный император не знал, что шум о свободе для пропитанных марксизмом студентов и для тех, кто за ними стоял, – это не желание свободы, а метод борьбы, технология – это убедительно показали все последующие события.
Радостные студенты, получившие полную свободу, бросились собирать деньги на оружие, хотя деньги были, и большие. Просто необходимо было их политически легализовать. Одно – когда на оружие дали богатые евреи Европы и Америки, а другое – если об этих деньгах сказать, что “их собрал народ”. В эти университетские “оффшорные зоны свободы” тут же стали стекаться агитаторы и террористы всех мастей, университеты стали центром сходок, собраний, митингов, но не учёбы.
Николай II не сразу понял, что идёт война, целью которой явля– ется его свержение и захват власти, поэтому уступки только больше распаляют желания врагов. И когда он это понял, то уже процесс был запущен – 56-летний Сергей Юльевич Витте уже готовил Конституцию и оргмероприятия по открытию Думы. И когда Николай II, передумав, начал объяснять Витте, что нужно применять жёсткие меры против бунтовщиков, а не реформы, поскольку ситуация в это время в стране (многочисленные погромы) этому способствовала, то между ними начался длительный спор с взаимоисключающими доводами. Без этой логики трудно объяснить все последующие события, Милюков в своих мемуарах рассказывает, что он спросил у Витте:
“Если ваши полномочия достаточны, то отчего вам не произнести этого решающего слова: конституция?”. Витте: “Не могу, потому что царь этого не хочет”.
“Министр внутренних дел А. Г. Булыгин предлагал уступки умеренные, создать Думу с совещательными правами. Куда там, этот вариант дружно отмели все слои оппозиции. И Витте все же сумел “дожать” царя. 17 октября был издан Манифест, которым император даровал народу “незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов””, – отметил в своём исследовании В. Шамбаров.
Интересными доводами “дожимал” С. Витте российского императора на Манифест, Думу и Конституцию:
“…Я спросил государя, может ли он потопить всех русских евреев в Чёрном море. Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев… Предоставления евреям равноправия с другими подданными государя…”.
Как показали, например, события в Польше во второй половине 60-х годов 20-го века – есть абсолютно мирные “третьи” способы решения подобной дилеммы. В подобной ситуации Иван Грозный, Пётр Великий или Николай I не стали бы никого ни в чём убеждать, ни просить, и ни искать кого-то для решения государственных проблем, а лично сами стали бы командовать событиями. Но у Николая II была совсем другая голова – он уже 9 января накомандовал… и в японскую войну тоже…
После объявления Манифеста деньги на оружие собирали не только в университетах, но открыто на улицах.
“Вопреки уверениям Витте и других либералов-царедворцев, Манифест от 17 октября никакого успокоения стране не принес. Наоборот, опубликовав его, царь попал в ловушку. Революционеры получили возможность действовать легально, в открытую”.
После этого Манифеста даже знаменитая террористка В. Засулич вернулась “работать” в Россию.
По своей наглости потенциальные захватчики обидели даже своего Витте –
“Поучительна запись беседы Витте с представителями петербургской печати 18 октября, на следующее утро после Манифеста. Витте явно ожидал благодарностей и рассчитывал на дружную поддержку прессы в успокоении умов, прямо спросил её. В ответ же – начиная с резкой отповеди издателя “Биржевки” С. М. Проппера, затем Нотовича, Ходского… – он только и услышал: немедленно объявить политическую амнистию! “Требование амнистии категорическое!” “Генерал Трепов должен быть удалён с должности генерал-губернатора С.-Петербурга. Таково постановление союза газет”. Постановление союза газет! – увести из столицы казаков и войска: “не будем выпускать газет, пока войска не удалятся”! Войска – причина беспорядков… Охрану города передать “народной милиции”! То есть революционным отрядам. То есть – создать в Петербурге условия для бойни, как вот-вот увидим в Одессе”, – комментирует в своём исследовании А. Солженицын.
Николай Второй, пожалуй, верно предположил – какие силы стоят за прессой, за журналистами и сделал “нестандартный” ход –
“Чрезвычайно непонятным действием царя, наверное, самого богатого человека в мире, явилось размещение $400 000 000 в Chase Bank (группа Рокфеллеров), National City Bank, Guaranty Bank (группа Моргана), Hanover Trust Bank, а $80 000 000 в Rothschild Bank в Париже. Возможно, он понял, что после их неудавшейся попытки избавиться от него в 1905 году он сможет купить своими вкладами терпимость этих заинтересованных кругов”, – отметил в своей книге английский исследователь Ральф Эпперсон (“Невидимая рука”, СПб. 1999 г.).
Но это ему не помогло, заморские кукловоды приняли этот компромиссный задобряющий шаг как слабость и страх российского императора.
Если снова заглянуть в мемуары С. Ю. Витте, то увидим, как его использовали в этот период, – Витте с возмущением вспоминает о не– благодарном “друге” С. М. Проппере:
“Но все-таки не Пропперу было мне после 17 октября заявлять, что он правительству не верит, а в особенности с тем нахальством, которое присуще только некоторой категории русских “жидов”, “явился в Россию из-за границы в качестве бедного еврея, плохо владеющего русским языком… пролез в прессу и затем сделался хозяином “Биржевых ведомостей”, шляясь по передним влиятельных лиц… когда я был министром финансов, Пропер выпрашивал казённые объявления, различные льготы и, наконец, выпросил у меня звание коммерции советника”.
История знает, как поступали с прессой в критические для страны дни, например Ришелье или Наполеон, и каков был эффект. Поскольку Николай II историю знал плохо, то поступил, опять надеясь на какие-то иллюзии – с конца 1905 года пошёл на очередную уступку – дал полную свободу прессе от предварительной цензуры. Это было безумство в той ситуации, ибо неизбежно вело к очередной революции. Во многих мемуарах свидетелей тех времён одна из главных причин, приведших к трагедии 1917 года – безумная и бесконтрольная пресса, которая “играла в одни ворота”.
Марксисты от пера и бумаги быстро захватили всё политическое пространство в России. По аналогии с “Бюро защиты евреев” думские журналисты организовали “бюро печати”, от которого зависело распределение аккредитованных мест – карточек. Что там творилось, объясняет А. Солженицын:
“Члены бюро “отказали в карточке” корреспонденту из газеты “Колокол” (чтение сельских священников). Кадетка Тыркова вступилась, что “нельзя же лишать этих читателей возможности узнавать о Думе по отчётам той газеты, которой они доверяют больше, чем оппозиционной прессе”, но “суетливые мои коллеги, среди которых преобладали евреи… горячились, кричали, доказывали, что “Колокол” никто не читает…”, – вспоминала Тыркова. (Вот истинное лицо “свободной” прессы)…
Комичным был один эпизод думских прений по вопросу черты оседлости – отбиваясь от противников, Пуришкевич среди речи вдруг протянул указующую руку к ложе печати, расположенной в кольцевом барьере близ трибуны: ”Да вы посмотрите на эту черту еврейской оседлости!” – и весь зал невольно посмотрел на корреспондентов, и так же громко захохотала, не удержалась и левая сторона…”.
А. Солженицын в своём исследовании приводит названия многих еврейских газет того времени, фамилии редакторов, владельцев и журналистов. Верные выводы в этой теме сделал в ноябре 1905 Д. И. Пихно, редактор национальной русской газеты “Киевлянин”:
“Еврейство… поставило на карту русской революции огромную ставку… Серьёзное русское общество поняло, что в такие моменты истории печать сила, но этой силы у него не оказалось, а она оказалась в руках его противников, которые по всей России говорили от его имени и заставляли себя читать, потому что других изданий не было, а в один день их не создашь… и общество терялось в массе лжи, в которой не могло разобраться”.
Всё это можно повторить и относительно событий 1917 года, ибо за 11 лет никто в руководстве России ничего в данном вопросе не изменил.
Полный крах в информационной войне с марксистами. В начале 1906 года Витте создал Думу, в которой депутаты не работали над законами, а добивались власти – пытались дискредитировать и подменить правительство.
“Вечное равнение налево, трусливое оглядывание по сторонам было органически присуще партийным вождям… И это не удивительно, потому что духовно кадетизм был поражён тем же духом нигилизма и беспочвенности, что и революция”, – так витиевато вспоминал о первой Думе С. Н. Булгаков.
Искренне возмущался М. О. Меньшиков:
“Мы переживаем постыдные годы бунта, где народные отбросы в союзе с инородцами терроризируют власть, срывают парламент, лишают возможности культурного законоустройства, предают трудовую часть нации разгрому и грабежу… Парламент есть храм национального зако– нодательства; как в храме, тут должно быть одно национальное испове– дание, одна политическая вера. Как в храме признается один Господь, так в парламенте один господин – свой народ и одно господство – свое собственное”.
Это была иллюзорная идеализация парламента – Думы наивным Меньшиковым.
Император Николай II убедился в неправоте Витте, в нём окон– чательно разочаровался, и писал в это время своей мамочке:
“Ты мне пишешь, милая мама, чтобы я оказывал доверие Витте… Но не могу скрыть от тебя некоторого разочарования в Витте. Все думали, что он страшно энергичный и деспотичный человек и что он примется сразу за водворение порядка прежде всего…”.
Да, деспота или “сильной руки” из либерала С. Витте не получилось и не могло получиться в принципе. И царь его уволил. Из воспоминаний Милюкова о Витте:
“По его выражению (Витте), его взяли “на затычку” и выбросили “хуже прислуги””.
На самом деле ситуация была сложная, неоднозначная. Витте хотел действовать по стандартной схеме – как в Европе, и это было очень сомнительно в той ситуации в России. Витте сам понимал, что Парламент – Дума будет использована другими силами и по другому назначению, но питал какие-то иллюзии:
“… Я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу…”.
С воспитанием у Витте ничего не получилось – первая Дума (апрель 1906 года) – “дума народного гнева”, сама не работала, а то, что называли работой, было полностью направлено против правительства и на срыв его работы. Думцы рвались к власти, пытаясь собою заменить правительство. С июня 1906 года царь догадался сделать ставку на Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911), с чьей это подсказки, к сожалению, неизвестно, а то можно было бы похвалить этого чело– века. П. А. Столыпин с 1903 до апреля 1906 года служил губернатором Саратовской губернии, в которой решительно и успешно справился с терроризмом, а 26 апреля был назначен министром внутренних дел России, через полтора месяца уже возглавил правительство.
Столыпин, начав реформирование, объявил, что новая Дума должна быть другой, то есть должна нести ответственность за принятые решения вместе с правительством, а не так как прежде – Дума обсуждает и принимает законы, “а действует и несёт ответственность правительство” (Столыпин).
А главное – Столыпин решил побороться за умы уже испорченных низов – крестьянства:
“Итак, на очереди главная задача – укрепить низы. В них все силы страны. Их более ста миллионов! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!” – убеждал Столыпин. П. Н.
Милюков:
“Будучи сам землевладельцем, Столыпин прекрасно знал, что в России, как исключительно землевладельческой стране, главный политический и социальный вопрос лежит в аграрной реформе”.
Направление выбрано правильно, хотя просьба – двадцать лет покоя, в том числе и у террористов, выглядит как утопия, иллюзия. По утверждению княгини Васильчиковой (Вяземской) – все поняли “что он (Столыпин) был главным камнем преткновения на их пути и что он один способен с ними (террористами. – Р. К.) справиться”.
Ответные меры террористов не заставили себя долго ждать. Еврейский идеолог С. М. Дубнов так охарактеризовал Столыпина в этот период в своём дневнике:
“Столыпин, который для царя и его черносотенной камарильи был “либералом”, боялся делать какие бы то ни было уступки в пользу евреев”.
Результаты подобных выводов вскоре стали очевидными – мощнейший взрыв дачи Столыпина на Аптекарском острове унес жизни 23 человек, 35 человек были ранены, в том числе трехлетний сын Столыпина Аркадий и 6-летняя дочь Наталья, а Петр Аркадьевич остался жив.
Поскольку Столыпин остался жив, то радостных записей по этому поводу на этот раз в мемуарах Дубнова нет. Зато современный идеолог С. Резник утверждает, что Столыпин сам себя взорвал:
“Пикантная подробность побоища в доме премьера на Аптекарском острове состояла в том, что прямым соучастником его был… сам премьер. История этого злодеяния прямо связана с тем, что в июне, в Киеве, некто Соломон Рысс, арестованный “при попытке ограбления артельщика”, стремясь избежать смертного приговора, предложил свои услуги полиции”; “12 августа к дому Столыпина на Аптекарском острове, в обычное для приёма время, когда там толпилось много посетителей, в открытом ландо подкатили два жандарма. Они быстро вошли в вестибюль, неся каждый по тяжёлому портфелю. Заметив какие-то непорядки в их форме, охрана бросилась наперерез, но уже было поздно. Страшный взрыв разнёс в клочья обоих “жандармов” и отправил на тот свет ещё 25 человек. Часть дома взлетела на воздух. Сквозь клубы дыма и пыли слышны были жалобные стоны, ржание раненных лошадей. Тяжело пострадали дочь и сын премьера. Чудом уцелевший Столыпин проявил самообладание и мужество”; “Даже после этой бойни Рысс не был арестован и продолжал служить сексотом. Зато уже через неделю, по представлению Столыпина, царь подписал чрезвычайный закон (19 августа 1906 г.) о введении скорострельных военно-полевых судов. Этот “решительный” ответ власти маскировал то, что действенного средства борьбы с террором у Столыпина не было”.
Неправда, Шимон Резник из США язвительно соврал – бесспорно действенным оказалось это средство, вылечило страну, и 1907 год был уже совсем другим. Стоит заметить, что у Резника серьёзные проблемы с логикой, хотя понятно его сильное желание за уши притянуть Соломона Рысса к Столыпину. (С некоторой поры цитирую С. Резника не для того, чтобы показать демократично альтернативное мнение, а – чтобы повеселить читателя).
Столыпин давно имел претензии к судам, которые долго разбирали дела по терроризму, волокитили, выносили мягкое наказание или под давлением общественного мнения, или в результате подкупа, или проиграв умышленно или по причине недостаточного профессионализма и победы талантливых адвокатов. Теперь Столыпин, резко преодолевая весь демократическо-либеральный вой, издал знаменитый “скорострельный закон” о военно-полевых судах, который неожиданно возымел большой прямой и профилактический эффект. Шла война – и меры должны были быть адекватными, военными. Та пугающая жесткость, которую царь лелеял надежду увидеть у Витте, проявилась у Столыпина, который продемонстрировал твёрдую решимость навести порядок.
Стоит отметить, что под удар военно-полевых судов попали исполнители, “мясо”, а “мозги” – идеологи остались на свободе, а тем, кто был арестован, могли позавидовать арестанты всей планеты.
“Троцкий, например, жил в питерских “Крестах” со всеми удобствами. Сохранилась его тюремная фотография – во фраке, с белоснежным воротничком и манжетами, как в великосветском салоне.
Его камера и впрямь стала подобием салона. Днем двери не закрывались, к нему пускали гостей. Навещали соратники, иностранцы. Еду ему доставляли из ресторана лучшего качества. Суд открылся в сентябре 1906 года, на заседании которого Троцкий закатил такую экзальтированную речь, что довел себя до эпилептического приступа. Разумеется сорвал овации, восторги молодых людей и восхищение барышень”, – отметил в своём исследовании В. Шамбаров.
П. А. Столыпин понимал необходимость реформ и, несмотря на сильные опасения царя, при самом активном участии Столыпина с 20 февраля 1907 года стала работать Вторая Дума. Причём с известным высказыванием П. А. Столыпина: “Не запугаете”, работу Второй Думы он организовал по новому, по своему видению. Вот как эту Думу язвительно охарактеризовала оппозиция в лице Милюкова:
“Она (Дума) превратилась в “департамент министерства внутренних дел””.
Интересно выглядели протестные мероприятия против этой Думы. Ранее мы видели, как рабочих заставляли участвовать в протестных акциях: останавливали котлы, срезали ремни механизмов и ходили по домам рабочих. А. Солженицын, цитируя Диманштейна, показывает, что такие же “демократические” методы применялись и к своим:
“А когда надо было протестовать против созыва “булыгинской” (законосовещательной) Думы – кампания “перенеслась из “биржи” в еврейском районе в синагоги… Туда же являлись во время молитвы ораторы партии… под защитой своего боевого отряда, который являлся туда вместе с докладчиком и занимал все выходы… На этих собраниях обычно принимались предлагаемые, заранее подготовленные резолюции без всяких возражений”, – а куда ж было деваться бедным молящимся евреям? Попробуй этим молодчикам возрази!”
Эта же “демократическая” традиция неуклонно соблюдалась и в советское время.
Судя по дневниковым записям тех лет еврейского историка С. М. Дубнова, – оптимизма у сторонников революции ещё было много, они решили воспользоваться свободами “Манифеста” и организовали для продвижения своих взглядов в Думе партию конституционных демократов – кадетов, их ещё “почему-то” называли “эсерами”, хотя это были легализованные руководители терроризма из Бунда и многочисленных сионистских организаций. Эту партию “догадались” назвать партией “Народной свободы”, хотя точнее можно было бы её назвать “Партией еврейской свободы”, а ещё точнее – “Партией еврейской гегемонии в России”. Семён Маркович в своих мемуарах отметил:
“Я сравнивал кадетов с жирондистами французской революции”, – точнее не скажешь… – осталось только поставить на Дворцовой и Красной площадях новые гильотины.
Партию кадетов-эсеров вместе с русским либералом Милюковым Павлом Николаевичем(1859–1943 гг.) возглавил Винавер Максим Моисеевич (1862–1911 гг.). Хотя Милюков был личностью заметной, но он фактически являлся русской афишей-ширмой этой партии. Сви– детельница событий тех лет А. Тыркова-Вильямс о кадетах вспоминала в Нью-Йорке:
“Вдумываясь в пути и перепутья еврейских влияний (в кадетской партии), нельзя обойти Милюкова. Он с самого начала стал их любимцем, был окружён кольцом темноглазых почитателей, в особенности почитательниц… они, под сурдинку, баюкали его своими мелодиями, заласкивали его, без всякого стеснения осыпали его до комизма вздутыми похвалами”.
То есть, это была некая кукла, свадебный генерал еврейской партии, личность абсолютно не самостоятельная, к тому же по собственному признанию – он был член некой тайной масонской ложи. Эта информация важна не столько для понимания событий 1905–1906 гг., сколько очень важна для понимания событий в 1916–1917 гг. и для понимания деятельности этой партии в 21 веке.
Кроме Винавера в руководстве партии кадетов были Слиозберг, Грузенберг; современный израильский исследователь истории Я. Рабинович с гордостью перечисляет своих кадетов-соплеменников: А. Кауфман, З. Френкель, С. Левицкий, Ф. Волькенштейн, М. Беренштейн, Л. Гуревич, Э. Клейн, П. Миллер, А. Перес, Б. Штейн, Д. Фирсов (Розенблюм), И. Рубанович и др. В общем – божьими пчёлами этот черный улей трудно было назвать.
“Никогда еще не были достигнуты столь значительные результаты в пользу еврейского дела, как в 1905–1906 годах”, – отметил в еврейской газете “Вопросы еврейской жизни” Г. А. Ландау.
“Мы не примем равноправия из окровавленных рук самодержавия, мы возьмём его из свободного всероссийского парламента!” – таким экзальтированным образом указывал цели пребывания в Думе кадетов–эсеров, вернее еврейских интеллектуалов Моисей Гольдштейн.
А. Солженицын цитирует Краткую Еврейскую Энциклопедию:
“Местные отделения (еврейского) Союза (полноправия) и конституционно–демократической партии нередко состояли из одних и тех же людей… В черте оседлости евреи составляли подавляющее большинство членов (кадетской) партии, во внутренних губерниях – вторую по численности национальную группу…”.
С. Ю. Витте вспоминал:
“Почти все еврейские интеллигенты… пристали к партии “Народной свободы” (т. е. кадетам-эсерам. – Р. К.)… Партия эта в значительной степени обязана своим влиянием еврейству, которое питало её как своим интеллектуальным трудом, так и материальным”.
Да, – материальный ресурс там был солидный.
Как кадеты работали во второй Думе, и причём в самом главном вопросе – еврейском, опять же доходчиво описал А. Солженицын:
“Но ещё до выборов во 2-ю Думу – еврейским равноправием озаботилось правительство. Через полгода после своего вступления в премьерство, в декабре 1906, Столыпин провёл постановление правительства (так называемый “журнал совета министров”) о дальнейшем частичном снятии еврейских ограничений, причём ключевых… (далее требовался “одобрямс” царя)”.
Государственный секретарь С. Е. Крыжановский писал, что государь тогда начертал резолюцию – пусть народные представители берут на себя ответственность и за возбуждение и за решение этого вопроса. На этот раз Николая можно понять – чтобы очередное послабление не выглядело очередной вынужденной уступкой или подарком с царского плеча, – пусть сами народные представители дадут себе свободу или очертят её новые границы. Таким образом Второй Думе, с её значитель– ным левым большинством… – простор действий был открыт и “еврейский вопрос” можно было окончательно решить и закрыть.
Однако (!) “во 2-й Гос. Думе гораздо меньше говорилось о проблеме бесправия евреев, чем во время заседаний 1-й Гос. Думы”, – замечает внимательная Краткая Еврейская Энциклопедия. В результате – закон о еврейском равноправии не довели даже до обсуждения, не говоря о принятии.
“Почему же 2-я Дума не использовала предложенную возможность? Почему не поспешила? Вся трёхмесячная сессия была у неё на то… – вопрошает А. Солженицын. – Трудно всё это объяснить иначе, чем политическим расчётом: в борьбе с самодержавием играть и играть дальше на накале еврейского вопроса, сохранять его неразрешённым в запас. Мотив этих рыцарей свободы был: как бы отмена еврейских ограничений не снизила бы их штурмующего напора на власть. А штурм-то – и был для них всего важней… Так ни 2-я, ни 3-я, ни 4-я Государственные Думы сами прямо не взялись провести закон о полном равноправии евреев.
Однако всякий раз, когда надо было голосовать по закону о крестьян– ском равноправии (издан Столыпиным 5 октября 1906 г.), – стараниями левых та же 2-я, и та же 3-я, и та же 4-я Думы блокировали крестьянское равноправие, ссылаясь, что нельзя проводить прежде еврейского… Стало быть – депутаты революционное недовольство крестьян так же оставили про запас”.
Можно уверенно утверждать, что реально вопрос с ограничениями евреев не стоял, ибо эти ограничения евреями не соблюдались, и власти их соблюдение не контролировали, поэтому и спешки у левых депутатов так же не было. Не зря правые обвиняли Столыпина:
“Черта оседлости при Столыпине сделалась фикцией… Правительство поступает так, как если бы оно было еврейским”, – негодовал М. О. Меньшиков.
Столыпин оказался между двух огней на своей позиции золотой середины умеренных реформ: в глазах императора и консервативного Государственного Совета – либерал, рисковый реформатор, а в глазах всех радикально левых – черносотенец, то есть патриот.
Хотя стоит заметить, что в тушении террористической войны в этот исторический период Столыпину здорово помогло возникшее новое общественное патриотическое движение в высших сословиях (Союз Русского народа и др), и тем более новое патриотическое антиреволюционное движение в народе. Решающую роль во второй террористической войне опять сыграл народ своими 600 погромами. На следующий раз, через 10 лет – в 1917 г. народ защищать монархию уже не станет. И если царь в этот период народ не заметит, и не обратит внимание на состояние его умов, то другие над ним здорово поработают.
Вот мы и подошли к концу террористической войны. Как в сказке – молодец П. А. Столыпин победил, народ его поддержал, и царь остался у власти, а тёмные злые силы: одни уехали в другие царства-государства, а другие спрятались в подполье, третьи превратились в мирных горожан; одни оставили бесовские идеи и стали жить мирно, а другие затаились и ждали новой возможности.
В конце этой главы можно подвести некоторые итоги. Наблюдае– мую нами в этой книге террористическую войну многие исследователи ошибочно называли и называют неудавшейся буржуазной революцией. Во-первых, капиталистические отношения в России, торговля, бизнес, промышленность и так в этот период и при монархии развивались хорошими темпами.
А во-вторых, если это была попытка буржуазной революции, то слово “буржуазная” опровергают сами буржуа в России, причем еврейские буржуа, глянем на следующие факты –
“Не так давно еврейская (жаргонная) газета “Гейнт”, а за ней и другие еврейские газеты выражали негодование по поводу установления известным киевским сахарозаводчиком-евреем Л. Бродским на своих заводах “черты оседлости” для евреев: большинству служащих и рабочих-евреев был объявлен расчет и места их замещены христианами; когда по этому поводу явилась к Л. Бродскому депутация от рассчитанных рабочих, он не принял её, закричав: “пошли вон, жиды-крамольники!””.
В письме, обошедшем все газеты, Л. Бродский признал, как факт, установление на своих заводах “черты оседлости” для евреев, так и то, что он питает “некоторое предубеждение” против евреев, забастовки и иные крамольные деяния которых обошлись ему в полмиллиона рублей. Терпеть далее это Л. Бродский счел невозможным и заменил евреев-служащих и рабочих христианами.
И это вовсе не единичный случай… Покойному органу Винавера “Свобода и Равенство” ещё в 1907 году пришлось отметить “позорный факт, для которого трудно даже подыскать достойное название”: Еврейские фабриканты города Феодосии (в Крыму) в ответ на забастовку своих рабочих-евреев объявили локаут и обратились – о, ужас! – “ни к кому иному, как к Союзу Русского Народа” с ходатайством, о замене на их фабриках еврейских рабочих русскими, что и было Союзом исполнено и за что еврейские фабриканты-“реакционеры” принесли ему благодарность… Доступ на еврейские фабрики г.Феодосии с тех пор остается закрытым” – отметил в своей книге А.П. Липранди (“Равно– правие и еврейский вопрос”, 1911 г.).
И главное – самую большую ошибку, вернее возмутительную ложь допускают многие авторы учебников и книг – когда называют вторую еврейскую террористическую войну в России “первой русской революцией”. Во-первых, – это не первая еврейская террористическая война в России, первая была в 1878–1881 годах, а во-вторых, и главное – это точно не русская террористическая война или революция, в лучшем случае можно назвать по месту происшедших событий – российской, но никак не – русской.
“Во-первых, евреи не только не протестовали и не возражали против прилагания к нашей революции “еврейская”, но как бы кичились всегда (особенно первое время) этим и сами открыто заявляли и громко провозглашали, что наша революция – “произведение великого духа еврейской нации”, что “мы вам дали Бога – дадим и царя”… – отметил в своём исследовании А.П. Липранди, – Если ко всем этим фактам требуется комментарий, то таковым может служить откровенное признание петербургской еврейской газеты “Новости”, которая подводя итоги 1905 г., объявила нашу революцию следствием “великого гения еврейского духа””.
И А.П. Липранди указывает, что сразу после второй террористической войны и за пределами России наблюдатели верно отметили авторство террора, в частности известный берлинский профессор Теодор Шиман в своей книге “Deutschland und die grosse Politik” также утверждал, что “русскую революцию с одинаковым правом можно назвать и еврейской”.
Итак, в двух последних книгах этой серии мы наблюдали две террористические войны в России с самым активным участием еврейских террористов и идеологов. А.П. Липранди в своей работе подчеркивает, что последние кровавые события в России показали, доказали истину предупреждений знаменитого русского историка С.М. Соловьёва, который сделал выводы после внимательного изучения падения Польши в середине 18-го века:
“Еврейский элемент самый опасный, самый вредный для жизни и благоустройства всякого государства, ибо элемент этот, как древоточивый червь, подтачивает основы государства, составляя при том status in statu. Государсво, принимающее в состав своего государства еврейское племя, надеясь ассимилировать его со своим коренным населением, жестоко ошибается, ибо в этом случае оно принимает на себя непосильный, сизифов труд и подобно человеку, проглотившему камень, думает, что его организм переварит этот камень… Евреи достались нам от Польши, и России, может быть в далеком будущем, предстоит не мало труда, усилий и неприятности в борьбе с еврейством, действующим тлетворно и пагубно на русский народ”.
Последний вывод упорно пытались показать, как мы наблюдали в третьей книге этой серии, великие русские мыслители – Салтыков-Щедрин, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Лесков и Достоевский.
А что касается мягкого выражения “достались от Польши” – то можно выразиться точнее и вернее: Российская империя по какому-то причинно-следственному закону расплачивалась за свою ошибку – за агрессивность и захватническую имперскую политику немки Екатерины “великой”, и, проглотив Польшу, как этот пресловутый соловьевский камень, – вначале почти столетие отчаянно и безуспешно пыталась решить многочисленные “еврейские проблемы”, а затем примерно 60 лет корчилась в судорогах террористической лихорадки до трагического смертельного исхода в 1917–1922 годах… Уважаемые правители России, да и всех стран, пожалуйста, – прислушивайтесь к мнению историков.
Завершая рассмотрение второй террористической еврейской войны в России, нам осталось обратить внимание на ещё один аспект.
Какой-либо внимательный читатель спросит – а где же в этой всей истории начала 20-го века Ленин-Бланк? – Ведь раньше в СССР и в перестроечной России писали, – что всё совершал “гениальный” Ленин, его “героические” подпольщики и народ? Теперь оказывается – народ совершал совсем другое, а о Ленине и не слышно. В следующей краткой главе будем наблюдать скромную ленинскую долю участия во второй террористической войне, и при этом постараюсь это сделать так, чтобы ни один марксист не придрался.