Нельзя отнимать от человека права совершенствоваться.
Елена Рерих
Профессиональный историк из Петергофа и лауреат премии “Национальный бестселлер” Илья Бояшов в 2008 году дал интервью журналу “Эксперт”, в котором выразил очень верное наблюдение:
“Конечно. Гоголевский Акакий Акакиевич – один из самых мощных образов не только русской, но и мировой литературы. Это глубина, которая смотрится в тебя, и этот писатель – самый мощный проводник в потустороннее, какой только может быть в нашей культуре. Если ты пробуешь нанести визит в метафизику, то без Гоголя не обойтись”.
Могу только подтвердить – желающему окунуться в тайны Мироздания и человеческой души, в религиозную глубину и понять немного Бога без Николая Гоголя не обойтись. Гоголь (1809–1852) был актуален во многих аспектах и также, если не больше, актуален и сегодня, в 21 веке.
“Беспощадный к себе и людям Гоголь” – метко выразился М. Горький. Н. Гоголь видел “неправильную” действительность и говорил правду, или объяснял правду действительности, “неправильность” в жизни, болезни общества и человека в своих произведениях. Я всю жизнь боролся с Ложью, – объяснял Н. Гоголь, – а Ложь боролась со мной.
Но при этом Гоголь преданно и горячо любил свой народ и свою Отчизну, и тогда он не разделял украинцев и русских, Россию и Украину – это для него был единый народ и одна Родина-Отчизна.
Из прекрасных сказок, деревенских баек вырос Николай Гоголь и писал на этой основе свои первые произведения. Но когда Гоголь приехал в 1828 году в Санкт-Петербург, надеясь увидеть блистательную просвещённую столицу России, а увидел серую толпу чиновников, разводящих бюрократию и взяточничество, то пришлось ему написать “вечные” произведения: “Ревизора” и “Мёртвые души”. Николай Гоголь наблюдал за окружающими и приходил в ужас:
“Среди России я почти не увидел России. Все люди, с которыми я встречался, большею частью любили поговорить о том, что делается в Европе, а не в России. Я узнавал только то, что делается в английском клубе…” (“Авторская исповедь”).
Было такое впечатление, что по замыслу Бога евразийская Россия потеряла одно своё азиатское, восточное крыло, потеряла свою естественную половину, и пыталась, ополовиненная, лететь с одним “западным” крылом. И Гоголь возмущался этой потерей целостности, самобытности, этим односторонним увлечением русской интеллигенции западничеством. В письме к графу А. П. Толстому Гоголь писал:
“Друг мой, храни вас Бог от односторонности: с неё всюду человек произведёт зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом везде! Односторонний человек самоуверен; односторонний человек дерзок…”
Причём понятие односторонности Гоголь рассматривал широко, к различным тематикам:
“Односторонний человек не может быть истинным христианином: он может быть только фанатиком”.
И в этом аспекте про “неистового” Виссариона Гоголь говорил:
“Он видит совершенно одну сторону дела и не может даже подумать равнодушно о том, что может существовать другая”.
Об этом могли говорить люди, достигшие большой мудрости, такой глубины и высоты, такой целостности, какой в Европе достиг И. Гете, который также пытался объяснить своим сородичам ущербность односторонности. В. Белинскому, как и В. Розанову, было до этого уровня далеко, не допрыгнуть, и они прыгали, завистливые, перед гигантом Гоголем, что-то истерично пищали и пытались доплюнуть, но не могли – и всё сваливалось обратно на их же лица.
В российских “регионах” и провинциях ситуация была также не радостна, и хотя Н. А. Некрасов писал:
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России,
Там вековая тишина.
Но присмотревшись, можно было увидеть серьёзный “застой” и соответственно – признаки разложения морали, нравственности, общества. Яркий пример этому описание Б. Зайцевым в его книге “Жизнь Тургенева” повседневной жизни матери знаменитого писателя И. С. Тургенева, которая
“…считала себя верующей, но к религии относилась странно. Православие для неё какая-то мужицкая вера, на неё и, особенно, на её служителей она смотрела свысока, вроде как на русскую литературу.
Молитвы в Спасском произносились по-французски… В Светлое Воскресенье
1846 года Варвара Петровна проснулась крайне раздраженная. В церкви звонили
– она отлично знала, что на Пасху всегда бывает радостный звон. Но велела
позвать “министра” (поместья).
– Это что за звон?
– Святая Неделя! Праздник!
– Какой? У меня бы спросили, какая у меня на душе святая неделя. Я больна,
огорчена, эти колокола меня беспокоят. Сейчас велеть перестать…”
Мы наблюдаем такое личное и “местное” люциферство мелкого человечка, возомнившего себя местным божком, это вид язычества в самом худшем его понимании.
“Уже в царствование Николая Первого, всего за восемь лет до отмены крепостного права, отдельные помещики не боялись травить собаками осмелившегося противоречить им дьякона“ (очерк С. Терпигорева “Псовая охота”), – отметил в своём исследовании Б. Башилов.
Когда видишь в тот период в России таких людей и такие явления, то невольно появляется мысль – эта варварская кровавая вакханалия большевиков, пришлых комиссаров в 1917 году – не была ли для них заслуженным наказанием, “встряхнувшей” их от скуки, тупости “высотной болезни” и морального разложения…– и умылись, смыли кровью грязь со своих душ…
Можно представить, как страдал и мучился, наблюдая подобное безбожье Н. Гоголь, написав:
“На будущее время глядите на небо, чтобы сноснее было жить на земле”.
А ведь многие “прогрессивные” современники не понимали глубокой религиозности Гоголя, и к концу жизни Гоголя считали его чудаком или даже сумасшедшим – ну что этот автор потешного “Вия”, язычник, отобразивший всякую нечисть, бытующую в народном фольклоре холопов, пишет:
“… На колени перед Богом, и проси у Него гнева и любви. Гнева против того, что губит человека, любви – к бедной душе человека, которую губят со всех сторон и которую губит он сам” (Письмо № 15), “Остались считанные дни, ещё немного и грехами своих предков и своими мы отрежем путь России к спасению”. Самые “образованные”, хвастаясь своей эрудицией, могли свысока воскликнуть: “Да это впрямь – наш Яков Бёме!”
Нет, “господа” – товарищи, – это уровень наших: Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Иоанна Кронштадтского. Гоголь бил в колокола – предупреждал, молил, взывал.
Николай Гоголь бесспорно являлся прекрасным религиозным философом, чего стоят такие его высказывания как – “Зачем Бог разделился на многочисленные разумные создания (сознания)?”, “Нужно людей видеть так, как видит их Христос”, “Тот, кто познаёт одно во всём и во всех, это частица Божества, которая и есть наше действительное “я””.
Всего три фразы – и сразу видна огромная высота и глубина. Это был не столько писатель, сколько мыслитель, философ, мудрец – “реформатор жизни” к лучшему, желающий изменить, преобразить эту некрасивую жизнь, грязную действительность силою искусства. Именно для этого он написал “Ревизора” и “Мёртвые души”, герои которых уже поражены новой модной западной страстью наживы, корысти, злата и романтическими страстями. Гоголь внимательно наблюдал за тенденциями в обществе и верно уловил развивающееся люциферство, в письме к Жуковскому он писал:
“Время настанет сумасшедшее. Человечество нынешнего века свих– нулось с пути только от того, что вообразило, будто нужно работать на себя, а не для Бога”.
Причем официальная церковь не видела опасности, не била в колокола как Гоголь, не принимала никаких мер, не сражалась так самоотверженно, как Гоголь. К середине 19-го века в России европейский “прогресс” в религиозной тематике в высших слоях общества достиг полного выхолащивания религиозной сути наличия Бога в этом мире, здорово “рос” только Иоанн Кронштадтский. Когда произошёл разрыв связки “религия-духовность”, духовность как бы вышла из религии, и осталась одна пустая религиозная оболочка, религия превратилась в еженедельную формальность, в традиционную привычку-обрядность. А “самые образованные” на неё смотрели как на рудимент прошлого, и вынуждены были её терпеть и не критиковать публично, только потому, что она удерживала пока в рамках приличия и страха прислуживающий им чёрный люд. Поэтому и вели себя многие так, как мы наблюдали выше на примере Тургеневой.
Успех упомянутых произведений Николая Васильевича был огромен. Персонажи произведений Гоголя созданы правдиво, смачно показаны, ярко и эмоционально окрашены. Глубокий психологизм и философия в творчестве Достоевского выглядели закономерным продолжением Гоголя. Мыслители этой волны выработали-установили метод показа истин, их объяснения через литературный показ.
И не только потому, что была строгая царская цензура, но глупо и смешно было бы объяснять россиянам того времени истины языком Канта и Гегеля, как это делалось в Европе. Это было нелёгкое искусство, ибо кроме того, что требовалось уметь очень доходчиво показать истину, и через мышление, и через переживания и через чувства. Так появилась своеобразная, гениальная эзоповская речь-язык с двумя и более под– текстами. Русский человек, читая такие произведения, продвигается одновременно по нескольким “этажам”. Появление такого языка-речи было обусловлено природной мощью мышления, его нелинейностью, его шириной и глубиной. Формировалась характерная национальная особенность понимания, мышления.
Успех гоголевских произведений был большой, но автора не особен– но радовал, ибо восхищались художественной стороной произведений – формой, остроумием, а никто в суть-содержание не заглянул, не проник и не проникся. Для Гоголя это было большим разочарованием – в принципе его замысел не удался, всё в пустую. Нет смысла писать, некому писать. Он ощутил воющее одиночество и космическую тоску, находясь среди толпы пустышек и глупых пожирателей трюфелей. Он был подобен Иисусу Христу, родившемуся слишком рано, не вовремя, и стоя среди глупой толпы, восхищающейся вторичностью и не понимающей первичной сути, для доходчивости которой и демонстрируется вся эта яркая вторичность. Пожалуй, в минуты отчаяния он понимал бессмысленность своей просветительско-реформаторской работы; понимал, что эта толпа, почти стадо, готова в любой момент, благодаря своей глупости, растерзать, распять.
Возможно, находясь в подобном состоянии, понимая бессмыслен– ность своих стараний, трудов, Николай Гоголь и сжёг второй том “Мёртвых душ”… К месту вспомнить потрясающие стихи его современника Афанасия Фета:
Не жизни жаль,
А жаль того огня,
Что в тьму уходит
И плачет уходя…
Почему так бывает среди людей, что самые талантливые, помеченные Богом, оказываются невостребованными, неуслышанными? Почему эти умные, умнее намного других, – живут и умирают, как Гоголь, в нищете, в отличие от менее умных? Общество о них совсем не заботится, а через некоторое время гордится и кичится, что среди них жили эти умные люди… Когда Николая Гоголя спрашивали – как удается писать такие произведения, то он говорил, что когда к нему приходит Бог писателей и поэтов, то произведения создаются сами, ему остаётся только записывать. Он был не просто метафизиком, он был глубоким религиозным мистиком, искал Бога и пытался Его найти в душе человека:
“Церковь наша должна святиться в нас, а не в словах наших”.
Эту линию Гоголя позже попытался продолжить и развить Лев Толстой, – и оказался не только в подобном положении, но ещё и был предан анафеме. Потому что “церковь в нас” – это не грубая конструкция из камня и бето– на… увешанная историческими образами, пусть и великих людей. Конечно, неправильно отвергать внешнюю церковь, но должно быть гармоничное сочетание обеих церквей. Н. Гоголь объяснял правильную настройку “внутренней церкви” и заодно разность между умом и разумом:
“… ум не есть высшая в нас способность. Его должность полицейская. Он может только привести в порядок и расставить по местам то, что у нас уже есть… Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями…”
Эту тему важности борьбы со страстями продолжил и углубил Фёдор Достоевский во многих своих произведениях:
“Страшны разрушительные действия человеческого разума…”
Огромное значение этой теме уделил Лев Толстой, который даже рекомендовал в борьбе со страстями пользоваться достижениями буддизма.
И теперь можно понять слова Льва Шестова:
“… В русской литературе Достоевский не стоит одиноко. Вперёди его и даже над ним должен быть поставлен Гоголь. Не в одной России, а во всём мире увидел Гоголь бесчисленное множество “мертвых душ”…”.
И Гоголь заслужил эту высоту уважения.
“Гоголь – первый у нас пророк возврата к целостной религиозной культуре, пророк православной культуры”, – утверждал В. В. Зеньковский.
В тот исторический момент в России Н. Гоголь смотрел вглубь общества и вглубь человека и призывал человека к самосовершенствованию, к труду над собой, убеждая его, что без этого жизнь лучше не станет.
А либералы, западники предлагали простое решение – человека трогать не надо, он нормальный, наоборот – человеку необходимо дать больше свободы, а вот реформировать общество и государство необходимо, причем – по западному образцу и даже с помощью кровавых революций – и после этого жизнь станет лучше… В одно время в России сошлись в борьбе две различные точки зрения, два различных мировоззрения: восточное и западное, славянофилы-патриоты и западники-космополиты. И Н. Гоголь В. Белинскому объяснял, писал:
“Вы говорите, что спасение России в европейской цивилизации, но какое это беспредельное и безграничное слово. Хотя бы определили, что нужно подразумевать под именем европейской цивилизации. Тут и Фаланстеры и красные и всякие, и все готовы друг друга съесть и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивается поневоле: где же цивилизация?”
Белинскому трудно было ответить на этот вопрос потому, что и в самом деле, если посмотреть в тот период на все французские революции, – проходящие в потоках крови и под шум постоянно работающей гильотины, в условиях потрясающей грязи и всеобщего разврата, то все разговоры о западной прогрессивной цивилизации выглядели весьма странно и даже кощунственно.
При этом непонятно было – что хотят создать в России масоны, и прозападная интеллигенция, на кого они равняются… – на раздираемую многочисленными революциями и утопающую в крови Францию? На раздробленную на множество княжеств Германию? На безбожно грабящую свои колонии и уничтожающую туземцев Англию? На “Новый свет” – США (?), про которые Николай Гоголь писал:
“С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме… Всё благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую, подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к удовольствию; большинство, нагло притесняющие общество; рабство негров посреди образованности и свободы…”.
И при этом всё, что приходило в Россию с Запада, с Европы – масонские и марксистские умности наши западники принимали на ура, как нечто самое “прогрессивное” в человечестве, самое “продвинутое”. Николай Гоголь по этому поводу недоумевал:
“Безделицу позабыли: позабыли, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном (“в близи не видать”) настоящем, которого никто не хочет узнавать; всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится, если его выставляют на вид всем”.
Дело в том, что Гоголь разобрался в настоящем, и особенно точно в настоящей технологии проникновения и продвижения масонского мировоззрения и марксистских разрушительных идей в незрелые умы русской молодежи.
Н. Гоголь:
“Поразительно: в то время, когда уже люди начали было думать, что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою дорогою, с другого конца входит в мир – дорогой ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду…
Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божии Помазанники в стороне. Люди темные, никому не известные (“Швондеры”. – Р.К.), не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его неуважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, на виду всех чертит исходящая с низу нечистая сила – и мир видит весь, и, как очарованный, не смеет шевельнуться. Что за страшная насмешка над человечеством… Диавол выступил уже без маски в мир”.
Как видим – Гоголь прекрасно разобрался в “ноу-хау” К. Маркса, который с начала 40-х годов предложил считать прессу Богом, заменить священников журналистами и активно целенаправленно воздействовать на сознание человека, пропитывая его своими идеями разрушения государств и наций.
И наглый блеф Ленина-Бланка, что государством и народом могут руководить прачки и уборщицы Гоголь прекрасно понял ещё до рождения этого коварного плута и обманщика.
Карл Маркс – это лохматый кучерявый булгаковский Швондер – наглый, лживый и рвущийся к власти, пытающийся вначале забросить в наш почтовый ящик свои газетенки и агитки, а затем и войти в вашу квартиру вместе с “интернационалом” на языке и с вооружёнными одурманенными матросами и солдатами за плечами. Смысл вышеприведенного высказывания Гоголя поймете ещё лучше, когда будем далее, в следующей книге (№ 3), детально разбираться в Марксе и Ленине.
О появившемся в Европе марксизме Гоголь выразился, что у него было ощущение “холода в пустыне”… То ли он почувствовал смертель– ный холод приближающейся опустошающей революции, то ли – что эти революции в России совершат “выдающиеся” представители народа пустыни…
Гоголь писал в наброске статьи “О сословиях в государстве”:
“Прошло то время, когда идеализировали и мечтали о разного рода правлениях, и умные люди обольщенные формами, бывшими у других народов, горячо проповедовали: одни – совершенную демократию…
Наступило время, когда всякий более или менее чувствует, что управление не есть вещь, которая сочиняется в голове некоторых, что она образуется нечувствительно, само собой, из духа и свойств самого народа, из местности – земли, на которой живёт народ, из истории самого народа”. Проблема как раз и состоит, к великому сожалению, в том, что “не прошло то время”, и Гоголя не читали ни в 20-м, ни в начале 21-го века, и сами до этого не дошли. Иначе не было бы “перестроечной попытки” натянуть на себя западные костюмы узкого покроя и маленьких размеров, в которые попытались влезть даже с миллионными потерями населения.
Идеологических врагов у Гоголя было много, и со многими, во главе с Белинским и Розановым, мы познакомились, даже во второй половине 20 века западники не давали Гоголю покоя. Некто, теперь уже никому неизвестный Н. Валентинов, писал в 1957 году:
“Но я вступаю в Никитский бульвар и иду мимо дома с мемориальной доской: здесь жил и скончался Гоголь. Вот уже поистине черная противоположность Пушкину. Как бы мы не ценили его “Мертвые Души”, нельзя забывать отвратительную книгу “Выбранные места из переписки с друзьями”. В ней до конца выговариваются идеи, инспирировавшие “Мертвые Души”, все помыслы последних лет. Эта книга дышит черносотенным, “стрелецким” антиевропеизмом…”
Только недавно появился памятник Гоголю в Петербурге, хотя памятники критикам Добролюбову, Чернышевскому, Белинскому стоят давно. Обратите внимание – в конце 20-го века и сегодня, в начале 21 века, вы часто в прессе, из радио и ТВ слышите имя Н. Гоголя или А. Пушкина? – Но в сотни, нет – в тысячи раз больше слышите имена Б. Пастернака и И. Бродского, хотя эти имена с Гоголем и Пушкиным несопоставимы…
“Сущность жизни не есть отдельное существование, а Бог, заключённый в человеке; смысл жизни открывается тогда, когда человек признаёт собою свою божественную сущность”, – объяснял и подстёгивал к самосовершенствованию Николай Гоголь.
Этот великий русский человек задолго до Фридриха Ницше и Владимира Соловьёва понял сущность человека, смысл его существования и предназначение Иисуса Христа, Будды, Мухаммеда, Лао-цзы и других настоящих просветителей.
Слава тебе, великий русский гений – Николай Гоголь!!!
Гоголь во второй части “Мёртвых душ” вопрошал:
“Где же тот, кто мог бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: ВПЕРЁД?
Кто, зная все силы и свойства и глубину нашей природы, одним чародейным мановением мог бы устремить на высокую жизнь?”
Но будем оптимистичны, подобно Николаю Васильевичу Гоголю, и возможно, будем свидетелями его видения:
“Что значит это наводящее ужас движение и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?… Русь, куда несёшься ты? Дай ответ! Не даёт ответа.
Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что есть на земле, и косясь, постораниваются и дают ей дорогу народы и государства”.
Переходя к следующей главе, стоит обратить внимание на указание Н. Гоголя в “Мертвых душах” на новую опасную тенденцию в российском обществе, известную ему с детства, с жизни на Украине – дух его знакомого с детства “героя” еврея-шинкаря Янкеля уже осваивал российские столицы, помогая продвижению в российском обществе и сознании русского человека капиталистической идеологии и психологии. И многие русские уже хотели быть на него похожими. И Гоголь, пожалуй, первым стал с такой силой бить в колокол об этой опасности русской душе, и русскому обществу.
Взяточника Гоголь обличил в “Ревизоре”, а “нового русского” коммерсанта-мошенника он показал в образе Чичикова в “Мёртвых душах”.
“Герои” его произведений были живые люди, но уже с пораженными мертвыми душами – живые трупы. И Гоголь старался “раскрыть легкомыслие современных людей” в этом вопросе, показать всю пагубность переходящей из Запада в Россию философии бизнеса – “успеха любой ценой”, принципа – “цель освящает средства” Чичиковых. Гоголь пытался показать всю опасность “новых российских” бездуховных Чичиковых, потерявших свою русскую чистоту и самобытность, душу, и превратившихся в универсальных западников.
На развитие этой тенденции в России в период правления Николая I, и на борьбу Николая I с насущными проблемами обратим внимание в следующей главе.