“Петровская реформа, продолжавшаяся вплоть до нашего времени, дошла, наконец, до последних пределов. Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги, она вся пройдена… Вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездною…”.
И Ф. М. Достоевский свой посыл делает в основном российским интеллектуалам, интеллигенции.
“Как же быть? К народу. Стать русскими во-первых и прежде всего. Если общечело-вечность есть идея национальная русская, то, прежде всего, надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу всё изменится. Стать русским значит перестать презирать народ свой.
И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет он и нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы евро– пейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее. Тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем совсем другие. Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея, не Потугина; нас сочтут тогда за людей, а не за международную обшмыгу, не за стрюцких европеизма, либерализма и социализма…”.
Идеалом русского интеллектуала, примером отношения к своему народу Ф. М. Достоевский считал А. С. Пушкина, и этот пример старательно пропагандировал:
“…В Пушкине же есть именно что-то сроднившееся с народом взаправду, доходящее в нем почти до какого-то простодушнейшего умиления…
Положительно можно сказать: не было бы Пушкина, не было бы и последовавших за ним талантов. По крайней мере, не проявились бы они в такой силе и с такою ясностью, несмотря даже на великие их дарования, в какой удалось им выразиться впоследствии, уже в наши дни…
Ибо, что такое сила духа русской народности как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк…
Я думаю так: вряд ли мы столь хороши и прекрасны (об интеллектуалах-славянофилах. – Р.К.), чтоб могли поставить самих себя в идеал народу и потребовать от него, чтоб он стал непременно таким же, как мы. Не дивитесь вопросу, поставленному таким нелепым углом. Но вопрос этот у нас никогда иначе и не ставился: “Что лучше – мы или народ? Народу ли за нами или нам за народом?” – вот что теперь все говорят, из тех, кто хоть капельку не лишен мысли в голове и заботы по общему делу в сердце. А потому и я отвечу искренно: напротив, это мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа; преклониться пред правдой народной и признать ее за правду, даже и в том ужасном случае, если она вышла бы отчасти и из Четьи-Минеи (книги житий святых православной церкви только для чтения –“четьи” ежемесячно “минеи”. – Р.К.).
Одним словом, мы должны склониться, как блудные дети, двести лет не бывшие дома, но воротившиеся, однако же, все-таки русскими, в чем, впрочем, великая наша заслуга.
Но, с другой стороны, преклониться мы должны под одним лишь условием, и это sine qua non: чтоб народ и от нас принял многое из того, что мы принесли с собой…”.
Эта проблема просвещения народа является более сложной, чем казалось бы, ибо проблема заключается не только в количестве школ и учебников, но шире и глубже – в качестве образования, и, как ока– залось после жизни Ф. М. Достоевского – кто по идеологической позиции воспитывает навязчиво и ненавязчиво молодежь и взрослых со страниц газет, журналов, радио и сегодня самого мощного учителя и воспитателя – телевидения.
Ф. М. Достоевский очень любил свой народ и очень верил в его здоровую нравственную основу, и у него были конкретные основания, например – когда террористы-псевдонародники пошли со своей агита– цией на бунт в народ, то иммунная система сознания русского народа сработала надежно, и “хождение” полностью провалилось даже в период, когда были крестьянские восстания после отмены крепостного права, поэтому он утверждал:
“Я очень наклонен уверовать, что наш народ такая огромность, что в ней уничтожатся, сами собой, все новые мутные потоки, если только они откуда-нибудь выскочат и потекут. Вот на это давайте руку; давайте способствовать вместе, каждый “микроскопическим” своим действием, чтоб дело обошлось прямее и безошибочнее. Правда, мы сами-то не умеем тут ничего, а только “любим отечество”, в средствах не согласимся и еще много раз поссоримся; но ведь если уж решено, что мы люди хорошие, то что бы там ни вышло, а ведь дело-то, под конец, наладится. Вот моя вера. Повторяю: тут двухсотлетняя отвычка от всякого дела и более ничего. Вот через эту-то отвычку мы и покончили наш “культурный период” тем, что повсеместно перестали понимать друг друга. Конечно, я говорю лишь о серьезных и искренних людях, – это они только не понимают друг друга; а спекулянты дело другое: те друг друга всегда понимали…”.
По поводу вышесказанного Достоевским можно заметить с высоты нашего времени, что великий мыслитель не мог предположить, что после молодых неопытных “псевдонародников” через несколько де– сятков лет придут опытные взрослые профессионалы-политтехнологи, и после их обработки народ не только легко поддастся на искушение: “Земля крестьянам! Заводы рабочим!”, но его расколют несколько раз на щепки: вначале рабочих и крестьян противопоставят верхним слоям и их же руками уничтожат, затем противопоставят крестьянам рабочих (продотряды и смертельный голод в деревне), и даже самих крестьян расколют на два противоборствующих другу другу “класса”: кулаки и беднота, во всех случаях осуществляя старый как мир и эффективный принцип “разделяй и властвуй над разделенными”. Поэтому с позиции нашего времени, нашего исторического опыта после Ф. М. Достоевского некоторые его надежды, “веры” и выводы выглядят утопическими, не соответствующими реальности. Ф. М. Достоевский:
“Утверждать же, что нищая и неурядная земля наша не может за– ключать в себе столь высокие стремления, пока не сделается экономи– чески и гражданственно подобною Западу, – есть уже просто нелепость. Основные нравственные сокровища духа, в основной сущности своей по крайней мере, не зависят от экономической силы. Наша нищая не– урядная земля, кроме высшего слоя своего, вся сплошь как один человек. Все восемьдесят миллионов ее населения представляют собою такое духовное единение, какого, конечно, в Европе нет нигде и не может быть, а, стало быть, уже по сему одному нельзя сказать, что наша земля неурядна, даже в строгом смысле нельзя сказать, что и нищая… Мы же утверждаем, что вмещать и носить в себе силу любящего и всеединя– щего духа можно и при теперешней экономической нищете нашей, да и не при такой еще нищете, как теперь. Её можно сохранять и вмещать в себе даже и при такой нищете, какая была после нашествия Батыева или после погрома Смутного времени, когда единственно всеединящим духом народным была спасена Россия”.
Вышесказанное верно, если русский народ будет “вариться” в своём “котле”, в своём “соку”, как это было в России раньше – до Петра I и даже до конца 19-го века. Но когда на сознание народа или “целевых групп” будет оказано извне сильное воздействие с целью замутить мозги и направить в “нужном” направлении, то без активного и эффективного идеологического противодействия возможно многократное повторение беды, а реалии современного глобального мира таковы, что избежать коварных идеологических атак на народы России не получиться, и вопрос стоит только – как этому противодействовать…
Всёсказанное касается других надежд – утопий – ошибок Ф. М. Достоевского:
“Тут уже подсказывается русское решение вопроса, “проклятого вопроса”, по народной вере и правде: “Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве”, вот это решение по народной правде и народному разуму. “Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой – и узришь правду. Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою. Победишь себя, усмиришь себя – и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его…
Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твердо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может.
Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас, в нашей России, еще скорее, может быть, чем где бы то ни было, ибо у нас и теперь никто не захочет стать за идею о необходимости озверения одной части людей для благосостояния другой части, изображающей собою цивилизацию, как это везде во всей Европе… Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово.
Вот наш русский социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно – “церковной” идеи вы и смеетесь, господа европейцы наши. О, есть много и других “идей” в народе, с которыми вы никогда не сойдетесь и признаете их прямо татарскими в европейском миросозерцании вашем”.
Я с болью представляю выражение лица этого русского гения, если бы он увидел, как через 40 лет обманутый, одурманенный его народ сбрасывает с храмов кресты и купола…
Но озвученная Ф. М. Достоевским идея русского нравственного социализма не была подхвачена массово русской интеллигенцией следующего поколения – в начале 20-го века, её сильно не хватало в 1916–1917 годы, и она очень актуальна в России сегодня – в начале 21 века. Ф. М. Достоевский:
“А в заключение мне хочется прибавить еще одно слово о русской женщине. Я сказал уже, что в ней заключена одна наша огромная надежда, один из залогов нашего обновления… Теперь, однако, уже можно свести счеты и сделать безбоязненный вывод. Русская женщина целомудренно пренебрегла препятствиями, насмешками. Она твердо объявила свое желание участвовать в общем деле и приступила к нему не только бескорыстно, но и самоотверженно. Русский человек, в эти последние десятилетия, страшно поддался разврату стяжания, цинизма, материализма; женщина же осталась гораздо более его верна чистому поклонению идее, служению идее. В жажде высшего образования она проявила серьезность, терпение и представила пример величайшего мужества”.
Да, русский мужчина в своём большинстве азартен, непоседлив, изменчив, увлекается всем: и политикой и всякими идеями – часто ложными, и только когда враг приходит забрать его мать-Россию, жену-Россию и дочь-Россию, то он ложится костьми не жалея живота своего.
А русская женщина во многом олицетворяет фундаментальное: Родину-Мать, основу семьи и основу детского воспитания, она намного ответственнее, и там где не хватает образования или даже ума – выручает её материнское сердце и фундаментальное женское чутье. – И так было в России и на Руси тысячи лет – до начала 90-х 20-го века, когда в России пошла мощная атака либералов, западников на саму суть женщины – и вместо перечисленного её стали увлекать гламуром и вещизмом, карьерой или поиском олигарха, мужским стриптизом и тотальным гедонизмом, красивыми путешествиями и приятным шопин– гом, возлюбленный или муж заменен сексуальными партнерами и даже “та –ту”. В результате всего этого мы вот-вот получим новое поколе– ние русских особей женского пола, для которых семейные ценности и воспитание детей – это смешной мешающий звук, и если они будут ро– жать, то только нагулявшись, – после 35 лет, как на “цивилизованном” Западе, – и поэтому в России через 3-4 поколения русские, благодаря этим мирным технологиям, будут естественно вытеснены детьми тех, кто продолжает рожать по 5-10 детей, у которых женщина не работает и занимается только детьми и домашним очагом, а ими будут руководить те, в чьих руках сконцентрированы все финансы, то есть – зарплаты, цены, продукты, товары, оружие и т.п.
Потеря своего духовного ведет к потере своего материального, и лучше не проверять эту истину на практике в масштабе народа. Сегодня 2008 год – и ничего в вопросах нравственности в России с 1999 года В. Путиным и Д. Медведевым не сделано. Или они считают, что дать денег на золочение куполов и повысить зарплату священникам в конвертах – и от этого поднимется в стране нравственность?… “По русскому пониманию и упованию, чтобы не церковь перерождалась в государстве, …а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы способствовать стать единственно лишь церковью и ничем более. Сие и буди”, – объяснял Ф. М. Достоевский, и хотел бы верить, что когда– нибудь в России настанет время нравственного государства. И хочется вопросы, поднятые нашим великим Ф. М. Достоевским, завершить с оптимизмом и надеждой. Ф. М. Достоевский:
“Вера в то, что хочешь и можешь сказать последнее слово миру, что обновишь наконец его избытком живой силы своей, вера в святость своих идеалов, вера в силу своей любви и жажды служения человече– ству, – нет, такая вера есть залог самой высшей жизни наций, и только ею они и принесут всю ту пользу человечеству, которую предназначено им принести, всю ту часть жизненной силы своей и органической идеи своей, которую предназначено им самой природой, при создании их, уделить в наследство грядущему человечеству.
Только сильная такой верой нация и имеет право на высшую жизнь… Всякий народ верит и должен верить, если он только хочет быть дол– го жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира…”.
Сегодня много говорят о миссии какой-либо корпорации или даже фирмочки, а у государства Россия и русского народа есть своя миссия?
– Да, и она озвучена выше Ф. М. Достоевским, и в истории человечества Россия и русский народ уже не раз эту свою глобальную миссию подтверждали. И если очередной раз не подтвердят, не смогут, не спасут, то увесистую книгу под названием “Человечество на планете Земля” можно будет уже захлопнуть. Что случается с любым живым организмом, когда у него поражена иммунная система и перестает функционировать: защищать и спасать?
В ракурсе темы этой главы Федор Михайлович Достоевский под– нял ещё один важный и новый для России вопрос, но поскольку этот вопрос большой во всех смыслах, то мы рассмотрим его отдельно в следующей главе.